Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Над головой прорывалась сквозь деревья желтая луна — мы ехали по небольшому пролеску, ветер бросал волосы в лицо, не забывая трепать выданное мне серое платье, но я вдохновленно шагала вперед. Затем, правда, опомнилась, прикрыла люк, подставив под него свои ботинки, чтобы их не унесло вниз, и чтобы не закрылся мой путь обратно, а после пошагала уже с большей уверенностью.
Впереди виднелись чёрный густой паровозный дым и длинные ровные ряды вагонов. Моё сердце замирало, но не проявляло попыток сбежать. Дыхания, казалось, у меня не оставалось совсем, однако стало ещё меньше в тот момент, когда я добралась до относительной середины поезда, смотря по сторонам, когда рядом уже почти перестали проноситься деревья, а потом… резкая смена видов — скалы и земля закончились, мы будто неслись по воздуху, пролетая над большой скалистой долиной внизу. Извилистая река, деревья и огромный восхитительно отражающий небо океан справа. Я никогда не была рядом с таким большим скоплением воды, и даже, наверное, не смогла отличить его от моря, однако он казался мне настолько большим и завораживающим, что я решила для себя считать его океаном, пусть таковым он может и не был. В носу зудело от солёного и влажного воздуха, дергающего и совсем расплетающего мои спрятанные за ворот платья волосы, я была готова начать плакать от воодушевления.
Пока мою голову не посетила мысль идти в самый конец поезда и посмотреть, как же мы плыли по воздуху. Ступать пришлось недолго — последним же был тот самый женский вагон, в котором я сейчас и должна была находиться, а потому, когда я добрела до самого его края, мне открылась правда: тонкий железный мост с широкими рельсами позволял нам преодолеть всё то, что находилось внизу, не спускаясь и не мешая расти там деревьям и течь тонкой речушке. На самом деле она могла быть и большой, но с высоты множества, по моим подсчётам, метров я видела её зеркальной лентой, в которой даже не отражались мы сами, проносясь скоростной цепочкой по мосту.
Свешивать ноги вниз я не рискнула, более того — когда мы заканчивали путь над «пропастью», поезд слегка накренился вбок, поворачивая в сторону от океана, а потому я чуть не сорвалась от неожиданности вниз, но успела сесть и удержаться за длинный желобок в конце вагона. Я решила больше не подходить к краю.
Спешить мне было некуда, я в любом случае должна была прийти в спальню поздно, а потому решила остаться здесь ещё на некоторое время.
Теперь виды хоть и были самыми обычными, но с моего места казались незабываемыми. Самым же удачным обзорным «пунктом» мне показался центр поезда: оттуда не было риска сорваться, и дым не преграждал обзор. Из пары вагонов лился свет, оставляя яркие квадратики на земле напротив, потому эти вагоны я решила обойти стороной, чтобы никто не заметил моего здесь нахождения. А вот за пару до них было очень удобное место, даже с двумя «ручками» трубками по бокам, которые позволили мне лечь и опереться на них ногами и макушкой.
Теперь я видела яркие звезды, зачарованные созвездия и тёмные глубины ночного неба. Мне хотелось дотянуться до них рукой, коснуться хоть одной блестящей крошки и забрать себе. Они напоминали мне приятную дорогую ткань, которую я видела лишь единожды — на платье жены нашего местного графа, когда они с её низким пузатым мужем шли смотреть на наш недавно выстроенный мост через реку. Он им не понравился тогда, и они приказали соорудить такой же, но простой. Муж сестры назвал их скрягами и жадными настолько, насколько короток их ум. Он в тот момент показался мне не таким, как сестра — он улыбался и щурил глаза, даже смотря на меня.
На спине заныли шрамы. Какая разница каким был тогда его взгляд, если ничего доброго он мне не принёс? Как и ничего нового.
Отошла от воспоминаний я быстро, всё так же разглядывая небо и сжимаясь от усиливающегося ветра. Или он был таким изначально, а я не чувствовала ничего от переизбытка чувств?
— Сжала руки под тёмной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдёшь, я умру.»
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру»[1].
Мне показалось забавным начать сейчас петь. Я никогда не делала так, не убедившись, что никого нет рядом. Сестра считала это блажью, так же, как практически всё, чем я увлекалась в те моменты, когда на мою голову не оставалось никаких поручений и других занятий. Она называла глупостью каждое моё слово, брошенное ненароком или сказанное с целью.
Всё было губительно сложно. Как сложно было мне осознавать, что я ушла под покровом ночи, словно вор или какой-нибудь зачарованный странник, пробегающий по своим странниковым делам. Я сбегала к свободе и выбору собственного сердца, теряя то, что никогда и не было моим, и приобретая то, что было моим всегда.
— Интересные строки, — послышалось откуда-то снизу, — только слишком короткие.
Я даже вскрикнуть не смогла, застыв на месте и, кажется, не дыша. Тем временем мужчина из вагона продолжил:
— Как ты попала на крышу? — он хмыкнул.
У него был удивительный голос мужчины двадцати пяти — тридцати лет, от которого меня ещё сильнее пробрало мурашками, а в голове стало пусто, как в подобную этой ночь. Потому что это был главный лорд Эшелона сумрака!
Тот самый из столовой. Теперь он был ближе и не смешивался с шёпотом солдат, потому и казался для меня немного другим. Более глубоким и насыщенным. А так же пряным — я успела запомнить это слово, и оно в моей голове стояло в другой стороне пресности и обыденности.
На ноги я вскочила в мановение ока, немного поскользнувшись на влажной от росы крыше и припустив к заветному люку, пока никто меня не догнал. Сердце колотилось как сумасшедшее, ноги успели замёрзнуть от холода железной крыши, а сама я молила бога, лишь бы за мной не было погони, иначе я не просто могла остаться на ближайшем перроне, а лишиться головы, только за нахождение на вагоне господина.
У люка